Перед работой небольшое отступление от темы.
Во-первых, я пишу работы по слэшу (и, если быть до конца откровенной, после этого гет кажется мне скучным и даже ненормальным хдддд), посему, если кто-то имеет что-то против него, сразу говорю - лучше не читайте. Но слэш у меня либо флаффный, либо мимолетный. Тем не менее, это слэш. И если кто полностью поддерживает законы нашей вашей России (счастлива, что могу говорить "ваша", а не "наша") и считает это пропагандой и нарушением закона - флаг вам в руки, можете выписывать ордер на мой арест.
Во-вторых, это не единственная моя работа. Остальные можно почитать в моем профиле на фикбуке. Эта работа просто коротенькая и кажется мне одной из моих самых лучших.
В-третьих, фанфики по фандому Хор (он же Гли). Смотреть сей сериал для чтения фиков необязательно, но желательно. Тем не менее, можно все оценить по достоинству и без знания канона.
Всем спасибо, надеюсь, вы все еще не свалили с этой страницы и можете приступить к чтению моего рассказика. В нем идет POV, если вдруг кто-то не понял=)
Мне больно смотреть, как над Куртом издеваются. Все слаши и оскорбления, летящие в его сторону, разрывают мне душу. Каждый удар, достающийся ему, режет меня, словно нож.
Я не могу быть рядом с ним все время, как бы мне этого ни хотелось, и я не могу защитить его ото всего. Стоит мне отвернуться лишь на одно короткое мгновение, отойти от него лишь на один шаг, я уже чувствую, что к нему приближаются Карофски и Азимио с их обычными зверскими ухмылками на лицах.
Мои попытки прекратить этот кошмар тщетны. Кажется, никого, кроме меня, даже самого Курта, не волнует его судьба. Футболисты - виновники творящегося в школе ужаса - открыто смеются мне в лицо, когда я прошу оставить его в покое, или же, даже не утруждаясь произнести хоть слово, лениво кидают меня спиной в шкафчик, ясно давая понять, что не собираются разговаривать со мной на эту тему. Директор и учителя только клятвенно заверяют меня, что обязательно поговорят, главным образом, с Карофски, но дальше словесных обещаний дело не заходит - кто-то глубоко убежден в том, что Курт сам виноват во всем, кто-то уверен, что Карофски безобидно шутит таким образом, а еще немногая часть вообще боится связываться с футболистами. Ученикам же откровенно плевать на Курта - у них, как они говорят, и без того полно проблем, куда более серьезных. Я не верю в эти глупые отговорки. Вряд ли у кого-либо в школе есть хоть в половину такая же серьезная проблема.
А Курт терпит. Терпит уже далеко не первый год. Он не рассказывает о плачевной ситуации в школе отцу, всякий раз старательно изображая улыбку на лице, когда приближается к дому. И он пресекает любые мои попытки сообщить мистеру Хаммелу обо всем, и я в какой-то степени понимаю его. У Бёрта больное сердце, и Курт просто не хочет лишний раз беспокоить его. Он считает все издевательства пустяком, который останется далеко позади сразу же после его выпуска, о котором потом можно будет вспоминать с широкой улыбкой. Или же, что куда более вероятно, он притворяется, что думает так.
Наверное, один я знаю и понимаю все, через что он проходит. Лишь мне он раскрывает свою душу, да и то лишь когда мы остаемся одни, и он может быть уверенным, что никто кроме меня не услышит его дрожащий шепот. Он тихо рыдает, уткнувшись лицом мне в плечо, а я на автомате шепчу какие-то слова утешения, слабо представляя, как ему можно помочь.
Я не знаю, что творится в душе Курта, но после таких вечеров ему, вроде бы, становится легче. Он выглядит лучше, и я уже начинаю надеяться, что ничто и никогда не испортит ему настроения, но утром все повторяется сначала. Его снова приветствуют насмешливым "Привет, феечка!" и обычным слашем в лицо, снова ни одна перемена не обходится без толчка в шкафчик, и снова вечером он плачет на моем плече.
*****
- Почему ты все еще терпишь меня? - спрашивает у меня Курт, стирая слезу с щеки. Мы сидим на кровати у меня дома после особенно трудного дня для него - в школе сегодня не было директора, а Карофски, которого, казалось, администрация совершенно не волновала, воспринял это как повод поиздеваться над ним еще хлеще.
Я недоуменно смотрю на парня и не понимаю, чем мог быть вызван такой странный вопрос. Курт замечает мой взгляд и, шмыгнув носом, поясняет, запинаясь:
- Ты же можешь быть с кем-то другим. С кем-то гораздо более красивым и... удачливым, - на этом слове Курт грустно улыбается, видимо, считая, что у него и Фортуны по жизни дороги разминулись. - А ты остаешься со мной. Я люблю тебя, - поспешно добавляет он, неправильно истолковывая мое молчание, - но не верю, что из всех геев Лаймы ты выбрал меня, - он критично вздыхает, давая мне понять, какого он о себе невысокого мнения.
Мне больно слышать такие слова, но, кажется, впервые я нахожу способ успокоить Курта. Я беру его за руку.
- Курт... - он поднимает на меня заплаканные глаза. Я вздыхаю. - Курт, ты прекрасен. Я люблю твои глаза, сверкающие для меня ярче любой самой яркой звезды, которая есть на небе. Я люблю твой смех, хоть я и слышу его очень редко, - "слишком редко", добавляю я про себя, не решаясь произнести эти слова вслух.
Курт лишь упрямо мотает головой - он не верит мне. Ну почему он так уверен в своих словах, почему не может принять то, что он действительно прекрасен?
- Ты идеален для меня, - продолжаю я, полный желания убедить Курта в моей правоте. - Даже если бы я мог, я бы ни стал менять в тебе ничего, потому что ты совершенен таким, какой ты есть. Я люблю тебя. Я люблю каждую черточку твоего лица. Я люблю все, что связано с тобой.
Теперь Курт лишь недоверчиво смотрит на меня. Возможно, мне удалось поселить в его душу хотя бы крохотную надежду и веру в себя?..
- Я люблю твою улыбку. Когда ты улыбаешься, твое лицо становится еще прекрасней, и я ярче вспоминаю того потрясающего парня, которого видел в день нашей первой встречи и в которого окончательно и бесповоротно влюбился. Я люблю тебя больше всего на свете, - повторяю я, ведь истина не перестанет быть таковой от повторений, - и никакие Карофски и прочие незначительные мелочи не заставят меня разлюбить тебя.
Я замолкаю и крепче сжимаю ладонь Курта. Он смотрит на свои коленки, безуспешно пытаясь скрыть от меня свои слезы. Как-то чувствуя мой взгляд, он поднимает глаза на меня, не в силах вымолвить ни слова.
Это был первый за очень долгое время день, когда я видел Курта по-настоящему счастливым.
